Живешь только дважды: интервью Брюса Вагнера с Карлосом Кастанедой
Карлос Кастанеда зацепил целое поколение своим видением отдельной реальности. В этом редком для него интервью, легендарный маг беседует с Брюсом Вагнером о Доне Хуане, свободе, сновидении, смерти, и прочих забавных вещах, которые происходят на пути в бесконечность.

Карлос Кастанеда здесь больше не живет. После долгих лет безжалостной дисциплины, лет, проведенных на пути Воина, он ускользнул из жалкого театра повседневной жизни. Он — пустой человек, полая трубка, сказитель сказок и историй; на самом деле и не человек вовсе, но нечто, не имеющее больше привязок к тому миру, каким мы его знаем. Он — последний нагваль, подытоживающий многовековую историю древней линии магов, чьим триумфом было расторгнуть “договор” нормальной реальности.

После выхода своей девятой книги — “Искусство сновидения”, Кастанеда внезапно проявился — на мгновение, и на своих условиях.
Брюс Вагнер
Здравый смысл убьет вас

Меня зовут Карлос Кастанеда. Сегодня я вас кое о чем попрошу. Мне бы очень хотелось, чтобы вы временно отключили оценочные суждения. Пожалуйста, не приходите сюда со “здравым смыслом” наперевес. Люди слышат, что я буду выступать на публике (уж не знаю, откуда), и специально приходят, чтобы сказать Кастанеде гадость. Чтобы уколоть меня. “Я прочел ваши книги, и они инфантильные”. “Все ваши последние книги — скучные”.

Не приходите сюда с таким настроем. Это бесполезно. Сегодня я хочу попросить вас, всего на один час, открыть себя возможностям выбора, о которых я буду рассказывать. Не слушайте меня, как отличники. Я общался с отличниками, они все мертвы и высокомерны. Здравый смысл и идеалы — вот то, что нас убивает. Мы впиваемся в них своими зубами — и это она, “обезьяна”.


Дон Хуан так и называл нас: безумные обезьяны. Я был вне зоны доступа тридцать лет. Я не хожу и не разговариваю с людьми. На мгновение, прямо сейчас, я здесь. Еще месяц, может быть, два…и я исчезну. Мы не ограниченные. Не только прямо сейчас, в противном случае мы не существуем . У нас есть неоплаченный долг перед теми, кто взял на себя всю тяжесть того, чтобы показать нам определенные вещи.

Мы унаследовали это знание; Дон Хуан велел нам не оправдываться. Мы хотим, чтобы вы увидели странные, применимые на практике возможности выбора, которые находятся в пределах вашей зоны досягаемости.

Я испытываю специфическое удовольствие, наблюдая такой полет — чистая эзотерика. Он только для моих глаз. Я не испытываю нужды. Мне ничего не нужно. И вы нужны мне также, как нужна дырка в башке. Но я — путешественник, я — странник. Я — навигатор, указывающий путь наружу. Мне бы хотелось, чтобы и у других была возможность туда отправиться.

Этот путь наружу

Навигатор выступал перед аудиторией в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, и его соратницы — Флоринда Доннер-Грау, Тайша Абеляр и Кэрол Тиггс — читали лекции (“Толтекское сновидение — наследие Дона Хуана”) в Аризоне, Мауи и Эсалене. За последние два года у Доннер-Грау и Абеляр вышли книги, “Жизнь в сновидении” и “Магический переход”, в которых они рассказывают о Кастанеде и о периоде своего ученичества у Дона Хуана Матуса.

Свидетельства этих двух женщин — настоящая феноменологическая кладезь, добросовестное изложение истории их инициации и обучения. Они также настоящая находка для тех, кто никогда не читал Кастанеду, давая возможность очень прямого и проясняющего осмысления его опыта. (“Женщины тут главные”, говорит Кастанеда. “Это их игра. А я просто шофер-гастарбайтер”).

Доннер-Грау описывает коллективную согласованность этих работ как “интерсубъективность между магами”; каждая из них есть глубоко индивидуальная карта одного и того же города. Они — “энергетические” крючки, зов к свободе для восприятия, корни которого в одной простой, захватывающей дух предпосылке — мы должны взять ответственность за неоспоримый факт, что мы — существа, которые однажды умрут. Кого-то поразит неопровержимость этого довода, и это хорошо.

Исполнители, все, кстати, имеют степень докторов антропологических наук Калифорнийского университета Лос-Анджелеса — изумительно методичные исследователи, чьи академические штудии на деле диковинно прикладываются для описания магического мира, который они представляют, — энергетической конфигурации, зовущейся “вторым вниманием”. Застенчивому нью-эйджеру здесь не место.

Обижающая компания

Я не веду двойной жизни. Я живу эту жизнь. Нет никакого зазора между тем, что я говорю, и что делаю. Я здесь не затем, чтобы потянуть вас за поводок, или развлечь. То, о чем я говорю сегодня, не мое частное мнение — это слова дона Хуана Матуса, мексиканского индейца, который показал мне этот, другой мир.

Так что не обижайтесь! Хуан Матус представил мне рабочую систему, по которой жило двадцать семь поколений магов. Без него, я бы сейчас был стариком с книгой под мышкой, бредущим с четверкой студентов. Видите ли, мы всегда оставляем запасной вариант, вот почему мы не прыгаем. “Если все это окажется ерундой, я всегда могу преподавать антропологию”.

Мы — заведомые неудачники с неудачными сценариями. “Я доктор Кастанеда…и это моя книга, “Учение Дона Хуана”…вы знали, что она в мягкой обложке?”. Я бы был “писателем одной книги” — перегоревшим гением. “А вы знали, что это двенадцатое издание? Теперь ее перевели и на русский!”.

А может быть, я бы сейчас парковал вашу машину и мямлил банальности: “Слишком жарко…нормально вообще все, но слишком жарко…Слишком холодно, нормально вообще все, но только холодно…хоть в тропики поезжай”.
Театр магического действия

В 1960 году Кастанеда был студентом магистратуры Калифорнийского университета Лос-Анджелеса по специальности “антропология”. Проводя в Аризоне исследование целебных свойств растений, он встретил индейца из племени яки, который согласился помочь ему в работе. Молодой естествоиспытатель предложил пять долларов в час за услуги дону Хуану Матусу, своему колоритному проводнику. Тот отказался.

Чего Кастанеда не ведал, так это того, что старый крестьянин в кожаных сандалиях был не имеющим равных магом, нагвалем, который мастерски вписал его как исполнителя в Миф Энергии (Абеляр зовет это Театром Магического Действия). В качестве оплаты за свои услуги, Дон Хуан попросил кое-что абсолютно иное: “полное внимание” Кастанеды.

Из этой встречи родилась удивительная книга, “Учение Дона Хуана: Путь познания индейцев племени яки”, моментально ставшая классикой и сорвавшая крышу и петли с дверей восприятия целому поколению. С тех пор он продолжал “снимать с луковицы кожуру”, добавлять дневниковые записи, поучительные разъяснения о необычных реальностях, которые разрушают “Я”.

Исчерпывающим названием для этой работы было бы “Исчезновение Карлоса Кастанеды”.
“Нам нужно найти другое слово вместо “магии”, говорит он. “Оно слишком мрачное. Мы ассоциируем его со средневековой чушью: ритуалы, зло…Мне нравится “Путь воина” или “навигация”. Вот, чем занимаются маги, они осуществляют навигацию.

Он писал, что рабочее определение магии это “непосредственное восприятие энергии”. Маги говорят, что сущность вселенной напоминает энергетическую матрицу, пронизываемую раскаленными нитями сознания — фактической осознанности. Эти нити формируют “пучки, в которых заключены миры со всем их содержимым, каждый настолько же реален как этот, наш мир лишь один из бесконечности других. Маги называют мир, который нам известен, “человеческой полосой” или “первым вниманием”.

Они также видят сущность человеческой формы. Это отнюдь не соединение кожи и костей в форме обезьяны, но имеющий форму яйца светящийся шар, который может путешествовать вдоль этих сверкающих нитей в другие миры. Что же его удерживает? Маги считают, что мы погребены общественным воспитанием, обманом втиснуты в восприятие мира как места, полного твердых объектов и завершенностей.

Мы сходим в могилу, отрицая, что мы — магические существа. Наша программа состоит в том, чтобы служить эго, а не духу. Битва проиграна до того, как мы вообще о ней узнаем — мы умираем, убого стиснутые Собой. Дон Хуан Матус сделал интригующее предложение: А что, если Кастанеда перегруппирует свои силы? Что произойдет, если он освободит энергию, обычно устремленную на агрессивное ухаживание и спаривание?

Если он подрежет чувство собственной важности и перестанет “оборонять, поддерживать и выгодно преподносить” свое “я” — если он перестанет беспокоиться по поводу того, нравится ли он, признают ли его, восхищаются ли? Сможет ли он нарастить достаточно энергии, чтобы увидеть трещину в мире? А если да, сможет ли он пройти сквозь нее? Старый индеец подцепил его “намерением” мира магов.

Но чем вообще Кастанеда занимается целыми днями?

Разговаривает с безумными обезьянами. По крайней мере, прямо сейчас — в частных домах, балетных студиях, книжных магазинах. Они как паломники стекаются к нему со всего мира: иконы Новой Осознанности прошлого, настоящего и будущего образца, энергетические групиз, психотерапевты, шаманы, адвокаты, фанаты Grateful Dead, барабанщики, критики, любители осознанных сновидений, ученые, светские львицы и пикаперы, ченнелеры, медитаторы, важные шишки, и даже его “любовницы” и “лучшие друзья, мы общались 10000 лет назад”. Кто-то приходит, чтобы яростно строчить в блокнот всю лекцию — видимо, юные нагвали в процессе становления. Некоторые потом напишут о Кастанеде книги, другие, поленивее — главы. Некоторые будут вести семинары — да-да, за деньги.

“Они приходят послушать на пару часов”, говорит Кастанеда, “и на следующих выходных уже читают лекции по Кастанеде. Вот она, обезьяна”. Он стоит перед ними часы напролет, заманивая и увещевая их энергетические тела, “и эффект одновременно холодный и горячий, как сухой лед”.

С непостижимой утонченностью, он вырывает дикие сказки о силе и свободе, как шарфы из пустой трубы — постоянно в движении, элегантный, непристойный, уморительный, душераздирающий и хирургически точный.

“Спрашивайте о чем угодно” — со страстью просит он. “Что вы хотите знать?”
Почему Кастанеда и компания вдруг явили себя публике? Почему сейчас? Зачем им это нужно?
Грандиозная дверь

Есть некто, кто ходит в неведомое, и ждет, когда мы присоединимся. Ее зовут Кэрол Тиггс — мой дублер. Она была с нами, а потом исчезла. И ее не было десять лет. Где она была — не осмыслить, рассудку этого не постичь. Так что, пожалуйста, придержите оценочные суждения! Надо сделать такую наклейку на бампер.

Здравый смысл — убивает

Кэрол Тиггс исчезла. И она не жила в горах Нью-Мексико, уверяю вас. Как-то раз я читал лекцию в книжном магазине Phoenix, и она материализовалась. Мое сердце выскочило, прорвав рубашку. Я продолжал говорить, и говорил еще два часа, не очень понимая, что я несу. После лекции я вытащил ее наружу и спросил — где она была — десять лет! Она отвечала уклончиво и покрылась испариной. У нее были только смутные обрывки воспоминаний, и она пыталась отшучиваться.

Возвращение Кэрол Тиггс распахнуло для нас грандиозную дверь — в энергетическом смысле — через которую мы можем приходить и уходить. Такой огромный вход, где я могу подцепить вас на намерении магии. Ее возвращение даровало нам новое кольцо силы, она принесла с собой колоссальное количество энергии, которое позволяет нам выходить наружу. Вот почему мы сделались доступными в этот период времени. Один человек, познакомившись с Кэрол Тиггс на лекции, сказал “но ты выглядишь такой нормальной”. Кэрол Тиггс ответила: “а чего ты ожидал, молний из моих сисек?”.

Звери восприятия

Кто такой Карлос Кастанеда, и есть ли у него личная жизнь?
На дворе 1994-й, почему он не прекратит все это? Не расскажет, сколько ему лет, не даст Ричарду Аведону сделать фотосессию. Кто-нибудь рассказал ему, что приватности больше нет? Что внимание к деталям больше не считается мелочным? В обмен на наше полное внимание, он мог бы нас и сориентировать. Есть куча вещей, которые интересны каждому, очень земных, личных вещей. Например, где Кастанеда живет? Что он думает о “Дуэтах” Фрэнка Синатры? Как он распорядился запредельными гонорарами от своих книг? Есть ли у него турбо Бентли, как у каждого уважающего себя гуру? Правда ли, что его видели в книжном магазине в Нью-Йорке с Майклом Джорданом и Эдмундом Уайтом?

Его пытались прижать к стенке годами.

Они даже составили фоторобот его лица, на основе воспоминаний бывших коллег и сомнительных знакомых; результат абсурдно напоминает портрет добродушного Ольмека, выполненный полицейским художником. В 70-х фотография “Кастанеды” появилась в Time, сделавшей его темой номера (только глаза были видимы) — потом в редакции узнали, что фото поддельное, и с тех пор Кастанеду так и не простили. Когда пошел слух, что Пол Маккартни умер, он моментально был признан заслуживающим доверия. Карлос Кастанеда был [популярен как] Маргарет Мид.

Его агент и адвокаты круглые сутки работают живыми щитами, противостоя натиску репортеров и сумасшедших, духовных дельтапланеристов, нью-эйджеров и паломников, художников, желающих использовать его творчество — известных и любителей, с разрешением или без такового. А еще есть фальшивые откормленные имперсонаторы самого Кастанеды, стригущие деньги за семинары.

Тридцать лет спустя, его голова все еще неоценима. У него нет интереса в гуру или гуризме; так что турбо Бентли не будет, не будет огромных ранчо и армии последователей в тюрбанах, не будет специального номера парижского Vogue под его редакцией. Не будет ни Института Кастанеды, ни Центра Углубленного Изучения Магии, ни Академии Сновидения — никаких сектантских роликов, грибов или тантрического секса. Не будет никаких биографий, и никаких скандалов. За свои лекции Кастанеда не получает гонораров и перемещается между городами за свой счет. Вход на лекцию обычно стоит пару долларов, чтобы отбить аренду зала. Все, что требуется от пришедших — их полное внимание.

«Freedom is free», говорит Кастанеда. “Свободу нельзя купить или понять. В своих книгах я попытался продемонстрировать возможность — что осознание может быть средством для перемещения, движения. Вышло не очень убедительно, — они думают, что я пишу романы. Может быть, если бы я был высоким и смазливым, все сложилось бы иначе — они бы послушали Большого Папочку. Люди говорят “ты лжешь”. Как я могу лгать? Лгут, чтобы что-то получить, чтобы манипулировать. Мне ничего ни от кого не надо, только согласие. Мы бы хотели добиться согласия с тем, что существуют миры, помимо нашего. Если есть согласие отрастить крылья, полет состоится. С согласием приходит вес, с перемещением веса будет движение”.

Кастанеда и его сообщники — энергетические радикалы, возможно, единственной значимой революции нашего времени — не меньше, чем трансформации биологического императива в эволюционный. Если правящий социальный порядок командует “размножайтесь!”, бесстрашный орден магов (энергетических пиратов) нацелен на нечто менее, гм, земное. Их ошеломительное, эпохальное намерение — покинуть эту землю тем же путем, каким ушел дон Хуан двадцать лет назад, как чистая энергия, нетронутое осознание. Маги называют этот прыжок “полетом в абстрактное”.
Алан Уоттс
Утонченная обезьяна

Когда я был молод, Алан Уотс был моим кумиром. После того, как я стал “Карлосом Кастанедой”, у меня появилась возможность нанести визит, и я пришел. Он меня напугал до искр из глаз. Он оказался совсем не тем, кем притворялся — и сразу позвал меня в койку!

Я спросил “Алан, эээ, что это значит?”.
“Но Карлос, — сказал он, — разве ты не видишь красоту?

В том, что я могу понять совершенство, но не способен сам уподобиться своим убеждениям. Я несовершенен, но принять свою слабость, это как раз и означает быть человеком!”. Чушь собачья. Я сказал ему “А я знаю людей, которые говорят совсем другое, и поступают по своим словам. И они живут, доказывая, что мы — существа духовные”.

Есть одна женщина, известная спиритуалистка, гребет миллионы уже двадцать лет. Я пришел на встречу с ней в чей-то дом, и когда зашел, она обрабатывала причиндалы какого-то мужика, прямо у меня перед носом.

Это было, чтобы меня впечатлить? Шокировать? Меня ничто не может шокировать. Позднее я зажал ее в угол на кухне и спросил “Что ты говоришь сама себе, когда ты одна, и вокруг глубокая ночь?”. Дон Хуан спрашивал меня об этом. “Что ты говоришь себе, когда ты одна, и смотришь в зеркало?”. “О, Карлос”, сказала она, “в том-то и секрет, нужно никогда не быть одной!”. Это че, реально такой секрет? Никогда не быть одной? Вопиюще х***вый секрет.

Тот маг-яки попросил меня придержать свои оценочные суждения на три дня. Поверить на три дня, что быть человеком — это не быть слабым, а быть благородным, духовным существом. И то и другое правда…но насколько больше силы в том, чтобы быть духовным! Обезьяна безумная, но также и утонченная. Дон Хуан был шарлатаном как обезьяна, и он был безупречным воином. Он оставил мир в неприкосновенности, он стал энергией, он сгорел изнутри.

Он говорил “я родился собакой…но я не обязан ей подыхать. Ты хочешь жить также, как жил твой отец?”. Он спросил меня вот что: “Ты хочешь умереть, как умер твой дед?”. И потом другой вопрос, как кинжал: “И что же ты собираешься сделать, чтобы не умереть, как он?”. Я не ответил — было нечего сказать. Ответ был “ничего”. Ужасающий миг. Он часто потом меня терзал.

Оливер Стоун, Джеймс Белуши и Брюс Вагнер на съемках «Диких пальм», начало 90-х.
Критическая масса

Я встречался и разговаривал с Кастанедой и “ведьмами” на протяжении недели в ресторанах, номерах отелей и моллах. Это привлекательные люди, живые и ощущаются они как молодые. Женщины одеваются неприметно, со скромным лоском. Глаз в толпе за них не зацепится, и в этом весь смысл.

Я бегло листал New Yorker, сидя на веранде кафе у отеля Regent Beverly Wilshire. Реклама ликера Drambuie вселяла ужас: неизбежно, как бы сильно мы не сопротивлялись, однажды мы превращаемся в наших родителей. Вместо того, чтобы сопротивляться этому принципу, мы предлагаем вам расслабиться и отметить ритуал перехода бутылочкой изысканного ликера…Дон Хуан, наверное, смеется в могиле…или вне могилы, что на самом деле рождает в уме сонмы сумбурных вопросов.

Где же он? В том ли самом месте, откуда вернулась Кэрол Тиггс? И если да, значит ли это, что старый нагваль тоже может вернуться? В “Огне изнутри” Кастанеда пишет, что дон Хуан и его партия исчезли в районе 1973 года — четырнадцать навигаторов ушли во “второе внимание”. Что такое вообще это второе внимание? Когда я читал книги, все это было как-то понятно.

Я пошарил в своих заметках и нашел нацарапанный своей рукой на странице комментарий “второе внимание = повышенное осознание”, но это не слишком помогло. Раздражаясь, я пролистал “Силу безмолвия”, “Дар орла” и “Путешествие в Икстлан”. Хотя везде хватало материала, недоступного моему пониманию, основы были описаны связно и тщательно. Почему же это не получается удержать в голове? Я проваливал экзамен по Магии 101 уровня.

Я заказал капучино и стал ждать, позволив своему уму дрейфовать. Я думал о Доннер-Грау и японских обезьянах. Когда я говорил с ней по телефону, договариваясь об интервью, она упомянула Имо. Каждый студент-антрополог знает про знаменитую макаку Имо. Однажды Имо случайно помыла батат перед тем, как съесть его, и вскоре все макаки острова начали так поступать. Антропологи бы назвали это “культурным” поведением, но Доннер-Грау сказала, что это прекрасный пример критической массы — интерсубъективности обезьян.

Вот и Кастанеда. С широкой улыбкой он пожал мне руку и сел. Я уже было хотел вывалить на него моих обезьян, когда Кастанеда завыл. Его лоб сморщился, все тело перекосилось в стенании. Вскоре он задыхался, как морской окунь, выброшенный из бака.

Его нижняя губа дергалась, мокрая и наэлектризованная. Его рука развернулась ко мне, беспомощная и дрожащая, ладонь раскрылась как ночной бутон из “Магазинчика ужасов”, будто прося милостыню. ПОЖАЛУЙСТА. Он объявил перемирие со своими лицевыми мускулами только чтобы выплюнуть эти слова. Он навалился на меня с голодной мольбой. ПОЖАЛУЙСТА, ЛЮБИ МЕНЯ!

Кастанеда снова всхлипнул, как большой протекший гидрант, развенчивая собственные усилия по моментальному превращению в непристойно рыдающего лицемера. “Вот кто мы такие: обезьяны с кружками для подаяния. Такие скучные, такие слабые. Мастурбаторы. Мы — духовные существа, но у безумной обезьяны не хватает энергии, чтобы видеть — поэтому мозг животного заправляет. Мы не можем взять наше окно возможностей, наш “кубический сантиметр шанса”. Ну а как бы мы могли? Мы слишком заняты, мы держим мамочку за ручку.

И думаем, какие мы классные, чувствительные, уникальные. Мы — не уникальные! Сценарии наших жизней уже давно были написаны”, — говорит он, зловеще ухмыляясь, “другими. Мы об этом в курсе…но нам наплевать. Ну и х** с ним, мы говорим. Мы предельные циники. Cono! Carajo! Вот так мы и живем. В канаве с теплым дерьмом. Как говорил дон Хуан.

Он, бывало, меня спрашивал:

“Как поживает морковка?”
“В смысле, дон Хуан?”
“Морковка, которую они засунули тебе в ж**у”.

Я немедленно страшно обижался, это он умел мастерски.
И в этот момент дон Хуан добавлял:

“Сказал бы им спасибо, что пока не приделали рукоятку”.
«Но если у нас есть выбор, почему мы остаемся в канаве?”
“Слишком тепленько. Мы не хотим уходить — мы ненавидим прощаться. И мы беспокоимся — ооо да, как же мы беспокоимся, 26 часов в сутки. И о чем, как ты думаешь, мы беспокоимся?” — он улыбается снова, как эластичный Чеширский Кот. “О себе! Что там насчет меня? Мне-то от этого что? А что будет со мной? Такая эгомания. Устрашающая. Но прелестная!”.

Я говорю, что его взгляды довольно суровы, и Кастанеда смеется. “Да”, — говорит он с комическими паузами подражая авторитетному тону ученого. “Кастанеда — желчный безумный старик”. Его карикатуры уморительны, и при том бьют четко в цель.

«Жадная обезьяна просовывает лапу сквозь решетку и хватает фрукт. Ничто не заставит ее его бросить, были исследования. Лапа будет продолжать сжиматься, даже если ее отсечь. Мы умираем, вцепившись в дерьмо. Но почему? Неужели это действительно все, что есть? Как пела Мисс Пегги Ли (“If that’s all there is, my friends, then let’s keep dancing”). Так не должно быть. Это слишком чудовищно.

Мы должны учиться отпускать. Мы собираем воспоминания и вклеиваем их в альбомы, корешки билетов на бродвейский спектакль десятилетней давности. Умираем, вцепившись в сувениры. Быть магом — значит обладать энергией, любознательностью, и силой воли, чтобы отпустить и совершить прыжок в неизвестное — все, что нужно сделать, это перестроиться, переопределиться.

Мы должны воспринимать себя как существ, которые однажды умрут. Как только ты это принимаешь — мир открывается для тебя. Но чтобы принять это в полной мере, нужны “стальные яйца”.
Естественное наследие воспринимающих существ

Когда ты произносишь слово “гора” или “дерево” или “Белый Дом”, ты вызываешь к жизни целую вселенную образов и деталей, всего лишь пробормотав комбинацию звуков — это магия. Видишь ли, мы — существа визуальные. Ты можешь лизнуть Белый Дом, обнюхать его, потрогать, и это не скажет тебе ничего. Но один взгляд — и ты знаешь все, что полагается знать, “колыбель демократии” и все такое.

Тебе даже не нужно вглядываться, ты и так видишь Клинтона, сидящего внутри, коленопреклонного Никсона, возносящего молитву, и все остальное. Наш мир — это просто склеивание деталей, лавина интерпретаций — мы не воспринимаем, мы просто интерпретируем. И наша система интерпретации сделала нас ленивыми и циничными. Нам проще сказать “Кастанеда — шарлатан” или “вся эта тема с возможностями восприятия не для меня”.

А что для тебя? Что есть “реальность”? Этот суровый, мелочный, бессмысленный мир повседневности? Отчаяние и маразм — это реальность? То, что мир есть какая-то “данность” и “завершенность” — ошибочная концепция. С юных лет мы получаем “членскую карточку”. И однажды, когда мы вызубриваем под диктовку курс интерпретации, мир говорит нам “Добро пожаловать!”. Добро пожаловать куда? В тюрьму. Добро пожаловать в ад. Что, если окажется, что Кастанеда на самом деле не изобрел ничего нового? Если так, то положению вашему не позавидуешь.

Систему интерпретации можно прервать. Она не окончательна. Существуют миры внутри миров, каждый так же реален, как этот. Вот в этой стене — целый мир, а в этой комнате — целая вселенная подробностей. Аутисты — попали в ловушку, завороженные деталями, они проводят пальцем по трещине, пока он не начинает кровоточить.

Мы — попали в ловушку, завороженные комнатой повседневной жизни. Есть другие варианты, отличные от этого мира, столь же реальные, как эта комната, места, где можно жить или умереть. Маги делают именно так — и это волнующе! Думать, что есть только один мир, включающий в себя всё…есть воплощение высокомерия. Почему не открыть дверь в другую комнату? Это естественное наследие воспринимающих существ. П

ора интерпретировать и создавать новые интерпретации. Отправиться туда, где нет априорного знания. Можете не выбрасывать окончательно вашу старую систему интерпретации — используйте ее с 9 до 5. А после 5? Волшебный час!

NO SE HABLA ESPAÑOL AQUÍ [Здесь не говорят по-испански]

Но что он имеет в виду под “волшебным часом”?

Их книги представляют собой скрупулезные, детальные описания неведомого, но ирония в том, что в действительности словаря для их опыта не существует. Волшебный час не очень дружит с языком, его выходящие за пределы обыденного энергии переживаются телом. Когда Кастанеда уезжал от дона Хуана обратно в Лос-Анджелес, старый нагваль любил повторять, что он в точности знает, чем будет заниматься его ученик. Он может составить список, говорил дон Хуан, может быть довольно длинный, но все же конечный список всех мыслей и дел Кастанеды. Но для Кастанеды было бы невозможно составить такой список для своего учителя.

Между ними двумя не было интерсубъективности. Чем бы ни было то, что индеец делал во втором внимании, это можно было только пережить, но не притащить обратно. В то время у Кастанеды не хватало ни энергии, ни подготовки для такой согласованности. Однако обезьяна одержима словами и синтаксисом. Она должна понять, любой ценой. И понять по определенным лекалам.

“Мы — линейные существа: жуткие создания, одержимые привычкой и повторением. Нам нужно знать: это курятник! Это шнурки! Это автомойка! И если однажды что-то из этого не окажется на своем месте, мы сойдем с ума”. Он настаивает на том, чтобы заплатить за ланч. Когда официант возвращается с чеком, у меня возникает внезапный импульс схватить кредитку Кастанеды и посмотреть, какое имя на ней написано. Кастанеда поймал мой взгляд.

«Менеджер однажды пытался убедить меня поучаствовать в рекламе American Express: КАРЛОС КАСТАНЕДА, ЧЛЕН С 1968 ГОДА”. Он заливисто смеется, и возвращается к теме. “Мы серьезные, тяжелые обезьяны, одержимые ритуалами.

Мой друг Ральф имел обыкновение навещать свою бабушку по вечерам понедельника. Она умерла. И он говорит “Слушай, Джо — меня тогда звали Джо — слушай, Джо, мы теперь можем тусить вместе по вечерам в понедельник. Ты свободен по понедельникам, Джо?”. “В смысле, по всем понедельникам, Ральф?” “Да, да! Каждый понедельник! Это же будет круто?”. “Но каждый понедельник? Всегда?”. “Да, Джо! Ты и я по понедельникам — навсегда!
КК, 1960-е.
Магия 101 уровня

Я встретил на вечеринке известного ученого. Выдающееся, так сказать, светило. Назовем его “Доктор X”. Он очень хотел меня жестоко унизить. Он сказал “Я прочел вашу первую книгу, от остальных клонит в сон. Слушайте, я не интересуюсь байками. Меня интересуют доказательства”. Доктор X прямо-таки насел на меня. Он, наверное, думал, что я ощущаю себя таким же важным, как он себя. Я ответил “Если бы мне нужно было доказать закон гравитации, вам ведь нужно бы было соответствующее образование, чтобы понять мои выводы?

Вам была бы нужна “членская карточка” и, может быть, даже приборы. Вам бы нужно было сдать экзамен по Физике 1 уровня, 2-го, 16-го, может быть, даже 23-го. Для того, чтобы выучиться, нужно приносить жертвы, тратить время на изучение, ходить в учебное заведение.

Может быть даже забросить личную жизнь”. Я сказал ему, что, если ему нужны доказательства, ему сначала нужно сдать Магию 101 уровня. Но он этого не сделает, для этого ведь нужна подготовка. Он разозлился и вышел из комнаты.

Магия — это поток, это процесс. Как и в случае с физикой, нужно определенное знание, чтобы следовать за потоком уравнений. Доктору Х нужно было бы сперва совершить некоторые абсолютно базовые действия, чтобы набрать достаточно энергии и понять поток магии. Ему бы нужно было совершить “перепросмотр” своей жизни.

Итак: ученый жаждет доказательств, но не желает подготовиться. Вот такие вот мы. Мы не хотим работать — мы хотим, чтобы нас на вертолете транспортировали к вершине осознания, чтобы не запачкать туфельки грязью. А если нам там не понравится, мы хотим гарантий, что вертолет отвезет нас назад.

Следы времени

Находиться в его обществе тяжело. Он сверх всякой меры, безжалостно присутствует — полнота его внимания утомляет. Кастанеда отвечает на любой мой вопрос, вкладывая в ответ всего себя, его речь струится быстро и напористо, элегантно и уверенно. Кастанеда говорит, что чувствует, как время “наступает” на него.

Ты прямо ощущаешь его весомость, нечто чуждое, не поддающееся идентификации, эфемерное, но плотно лежащее, будто пробка или буй, покачивающийся на волнах.

Мы шагаем по Бойл-Хейтс. Кастанеда останавливается, чтобы продемонстрировать боевую стойку под названием “лошадь” — ноги слегка согнуты, будто в седле. “Вот так люди становились в Буэнос-Айресе, в мое время. Все было очень традиционно. Они принимали позы людей, которые уже давно были в могиле. Мой дедушка становился в такую стойку. Мышцы здесь — он показывает на обратную сторону бедра — место, где мы складируем ностальгию. Жалость к себе — самая ужасная вещь на свете ”.

-Что ты имеешь в виду, говоря, что “время на тебя наступает”?
-У дона Хуана была метафора. Мы стоим в прицепном вагоне, наблюдаем за пятящимися следами времени. “Вот я в пятилетнем возрасте! А вот я…”. Нужно просто развернуться и позволить времени наступать на нас. В таком случае не будет никакой предопределенности. Ничего не полагаем, ничего не предполагаем, багаж с собой не берем.

Мы сидим на автобусной остановке. На другой стороне улицы бомж держит табличку, привлекая внимание автомобилистов. Кастанеда глядит мимо него в сторону горизонта. “У меня нет оттенка для завтрашнего дня, и нет ничего из прошлого. Кафедры антропологии для меня больше не существует. Дон Хуан говорил, что первая часть его жизни была бесполезной — он пребывал в неопределенности. Вторая часть его жизни была поглощена ожиданием будущего, третья — ностальгией по прошлому. Только последняя часть его жизни была сейчас. Вот в этом “сейчас” я и есть”.

Я решил спросить нечто лишнее и приготовился к тому, что меня отошьют. Для них, биографические детали это такой же гипноз, как та трещина на стене [для аутистов] — в итоге остаешься с кровоточащими пальцами.

“Когда ты был мальчиком, кто был самым важным человеком в твоей жизни?”
“Мой дедушка — он меня вырастил”. Жесткие глаза Кастанеды поблескивали. “У него был племенной хряк по кличке Руди. Золотая жила. У Руди было маленькое светлое рыльце — очаровашка. На него надевали шляпу с галстуком, и мой дедушка сделал туннель из свинарника в зрительный зал. И приходит Руди со своим карликовым рылом, волоча за собой огромные телеса и закрученный хвостик; и дедушка наблюдал, как эта свинья чинит непотребства”.

“Каким он был, твой дедушка?”

“Я обожал его. Он был тот, кто создавал повестку дня, а я должен был просто нести его знамя. Это была моя судьба, но не мой выбор. Мой дедушка был развратником и научил меня соблазнению в очень раннем возрасте. Когда мне было двенадцать, я ходил как он, говорил как он, специально посипывая. Он был тем, кто научил меня “влезать через окно”. Он говорил, Карлос, женщины будут убегать, если ты попытаешься подкатить в лоб — а я был туповат. И он проинструктировал меня подходить к девочкам и говорить “Ты такая красивая!”. Затем разворачиваться и удаляться. “Ты самая красивая девочка, что я когда-либо видел!” — и быстро смотался. На третий или четвертый раз они сами окликнут “Эй, как тебя зовут?”. Вот как я залезал через окно”.

Кастанеда встал и направился прочь. Бомж напротив тоже двинулся, направляясь в сторону чащи, окружавшей шоссе. Когда мы подошли к машине, Кастанеда открыл дверцу и застыл на мгновение.
“Маг задал мне вопрос, очень давно: какое лицо будет у бугимена, которого лично ты встретишь? Я был заинтригован. Я подумал, что у такого существа будет призрачное, мутное лицо, — у бугимена часто лицо кого-то, кого ты думаешь, что любишь. Для меня это был мой дедушка. Мой дедушка, которого я обожал”.

Я сел в машину, и Кастанеда повернул ключ. Последний фрагмент бомжа скрылся в кустах и исчез.
“Я был моим дедом. Агрессивным, корыстным, самопотакающим, мелочным, злопамятным, полным сомнений — и абсолютно неподвижным. Дон Хуан знал это”.
КК, 1951.
Влюбиться вновь

В семьдесят пять мы все еще ищем “любви” и “компании”. Мой дедушка, бывало, просыпался среди ночи, причитая, “Как ты думаешь, она меня любит?”. Его последние слова были “Я иду, детка, я иду!”. Он испытал колоссальный оргазм и умер. Многие годы я думал, что это было потрясающе, удивительно. Потом дон Хуан сказал “Твой дедушка умер как свинья. Ни его жизнь, ни его смерть не имели никакого смысла”.

Дон Хуан сказал, что в смерти нет покоя — только в триумфе. Я спросил, что он имеет в виду под триумфом, и он сказал, что речь о свободе: когда ты прорываешься сквозь завесу и забираешь свою жизненную силу с собой. “Но здесь еще так много всего, что я могу сделать!”. Он сказал, “Ты имеешь в виду, так много баб, которых ты хочешь т****ть?”. Он был прав. Мы действительно настолько примитивны.

Обезьяна может обратить внимание на неизвестное, но, перед тем как прыгнуть, она требует определенности: а что мне от этого будет? Мы бизнесмены, инвесторы, приученные минимизировать издержки — это мир торгашей. Если мы осуществляем “вклад”, мы хотим гарантий. Мы влюбляемся, но только, если нас тоже любят. Если мы больше не любим, мы отрезаем надоевшую голову и водружаем на это место другую.

Наша “любовь” это просто истерия. Мы не импульсивны, мы бессердечны.
Я думал, что знаю, как это — любить. Дон Хуан сказал “Откуда тебе знать? Они никогда не учили тебя, как любить. Они научили тебя соблазнять, завидовать, ненавидеть. Ты даже себя не любишь — иначе бы ты не творил такое со своим телом. У тебя кишка тонка любить так, как любит маг. Ты можешь любить вечно, за пределами смерти? Без усилия, без отдачи? Можешь любить без “вкладов”, ради самой любви? Ты никогда не узнаешь, что это такое, любить безжалостно. А теперь скажи, ты хочешь умереть, так этого и не узнав?”.

Нет. Я не хотел. Перед тем, как я умру, я должен узнать, каково это — любить так. Он зацепил меня этим вызовом. Когда я открыл глаза, то уже катился вниз со склона холма. Я все еще качусь.
Перепросмотри свою жизнь

Я выпил слишком много “Кока-Колы” и запараноил. Кастанеда сказал, что сахар — такой же эффективный убийца, как и рассудок. “Мы не “психологические” существа. Наши неврозы создаются продуктами, которые мы кладем себе в рот”, — я был уверен, что он видит, как мое “энергетическое тело” излучает колу. Я чувствовал себя раздавленно и абсурдно — и решил, что этой ночью объемся пирожных. Пикантный шоколадный позор жалкой обезьяны.

“У меня был знатный роман с “Кока-Колой”. Мой дед был просто одержим псевдочувственностью. “Мне нужна эта телка! Нужна! Сейчас!”. Мой дед думал, что он самый о******й парень в городе. Самый чрезмерный. У меня было похожее — я думал яйцами, и это не имело никакого отношения к реальности. Дон Хуан сказал мне “Ты так реагируешь на сахар. Сам по себе ты слишком хлюпкий, чтобы реально иметь такое количество сексуальной энергии”. Слишком жирный, чтобы быть “самым о******м парнем”.

Все вокруг курят в Universal CityWalk. Так странно сидеть с Карлосом Кастанедой внутри этого архитектурного приблизительного отражения среднего класса L.A. — эти “склеенные детали”, эта “лавина интерпретаций”, виртуальный город. Вокруг нет черных, и ничто не напоминает о повышенном осознании; людей заместили звуковые призраки MCA. Мы как будто сейчас в извращенно пресной версии одной из тех сцен в книгах Кастанеды, где он внезапно обнаруживает себя в симулякре повседневного мира.

“Ты сказал, что если бы Доктор X “перепросмотрел свою жизнь”, он бы вернул себе некоторую энергию. Что ты имел в виду?”
“Перепросмотр — самое важное из того, что мы делаем. Для начала ты должен составить список всех, кого когда-либо знал. В нем должны быть все люди, с которыми ты когда-либо говорил или взаимодействовал”.
“Все?”
“Да. И по этому списку ты начинаешь идти, в хронологическом порядке воссоздавая сцены взаимообмена энергией”.
“Но это займет годы!”
“Конечно. Тщательный перепросмотр делается долго. А потом ты начинаешь с начала. Мы никогда не заканчиваем перепросмотр — так что и осадка никакого не получается. Видишь ли, “отдыха” не существует. Отдых — это концепция для среднего класса, идея, что, если ты работаешь с достаточным рвением, то заслужил отпуск. Пора поехать кататься на Рейндж-Ровере или рыбачить в Монтане. Чушь это все собачья”.
“Воссоздавая сцены…”
“Начни с сексуальных контактов. Ты видишь простыни, мебель, диалог. Затем — человека, ощущения. Что ты чувствовал? Наблюдай! Вдыхай энергию, которую ты потратил на взаимодействие; возвращай то, что не твое”.
“Звучит почти как психоанализ”
“Ты не анализируешь, ты наблюдаешь. Филигранная работа, детали — ты подцепляешь себя намерением магов. Это маневр, магический акт, которому много веков, ключ к возвращению энергии, которая освободит тебя для других занятий”.
“Двигаешь головой, и дышишь…”
“Идешь так по списку, пока не доберешься до мамочки с папочкой. К этому моменту ты будешь в шоке, ты увидишь паттерны повторения, от которых блевать захочется. Кто спонсор твоего безумия? В чьих это интересах? Перепросмотр даст тебе момент тишины — он позволит тебе вычистить предпосылки и освободить пространство для чего-то еще. Из перепросмотра ты выныриваешь с ворохом бесконечных рассказов о Себе, но остановив кровотечение”.

Universal City Walk
Все, что вы когда-либо хотели знать об энергии, но боялись спросить

Когда я пришел к дону Хуану, я з****ся до смерти; я истощил себя таким образом. Я больше не в мире, не в этом отношении; маги используют данный вид энергии, чтобы взлетать, или чтобы меняться. Е**я — с энергетической точки зрения самое важное наше действие. Мы разбрасываемся своими лучшими генералами и не пытаемся созвать их обратно; битва проиграна по умолчанию. Вот почему так важно совершить перепросмотр своей жизни.

Перепросмотр отделяет наши общественные обязательства от нашей жизненной силы. Они не одно и то же. Как только я справился с отчуждением общественного существа от моей природной энергии, то ясно увидел, что на самом деле я не такой озабоченный.

Иногда я разговариваю с группами психиатров. Они хотят знать об оргазме. Когда ты там, летаешь в беспредельности, плевать тебе на “Большой О”. Большинство из нас бесстрастны, вся эта чувственность есть просто ментальная мастурбация.

Мы “скучные у***ны” — никакой энергии в момент [нашего] зачатия не было. Либо мы первенцы, и родители не знают, как это делается; либо не первенцы, и родителям это уже к тому моменту не интересно. В любом случае нам п****ц. Мы просто биологическое мясо с вредными привычками и без энергии. Мы скучные существа, но вместо этого мы ноем “Мне так скучно!”.

Е**я гораздо больше вреда наносит женщинам — мужики просто трутни. Вселенная — женского рода. У женщин открыт полный доступ, они уже там. Это просто проблема тупейшей социализации. Женщины — необыкновенные летчики; у них есть второй мозг, орган, который они могут использовать для немыслимого полета. Они используют свои матки для сновидения.

Так что, нам нужно прекратить е****ся? Мужики постоянно спрашивают об этом Флоринду. Она говорит “Нет-нет, продолжай! Засовывай свою пипиську куда душе угодно!”. О, она жуткая ведьма! С женщинами Флоринда обращается еще хуже — с этими “богинями на уикенд”, которые красят соски и ездят на ритриты. Она им говорит “О да, вы тут такие богини. А что потом, когда вы возвращаетесь домой? Мужики вас е**т, как рабынь, и оставляют светящихся червей у вас там внутри!”.
Действительно жуткая ведьма!

Тропа Койота

Флоринда Доннер-Грау пленных не берет. Она изящная, очаровательная и агрессивная — как жокей с бритвой.

Когда Доннер-Грау впервые встретилась с доном Хуаном и его кругом, она подумала, что они безработные работники цирка, торгующие краденым реквизитом. Как еще объяснить хрусталь, изысканные одежды, антикварные ювелирные изделия? Она почувствовала дух приключений вокруг них — по природе она была дерзкой, жизнерадостной, любознательной. Для южноамериканской девушки, ее жизнь была праздником непослушания.

“Я была уверена, что я — самое клевое создание из всех, что когда-либо жили — такая смелая, такая особенная. Я участвовала в автогонках и одевалась как мужчина. А потом этот старый индеец сказал, что единственная моя “особенность” в том, что у меня светлые волосы и голубые глаза в смуглой стране. Мне захотелось его ударить — кажется, я даже это сделала. Но ему было хоть бы что. Такое пестование себя — это безумие полное. Что делают маги — они убивают себя. Ты должен умереть, в этом смысле, для того, чтобы жить — а не жить для того, чтобы умереть.

Дон Хуан поощрял своих учеников к тому, чтобы иметь “роман со знанием”. Он хотел, чтобы их разумы натренировались воспринимать магию как аутентичную философскую систему. В восхитительной перестановке, характерной для мира магов, полевая работа привела к академической. Путь к часу волшебства в этом смысле был забавен.

Она вспоминает первый раз, когда Кастанеда повез ее в Мексику встретиться с доном Хуаном. “Мы ехали по такой длинной, извилистой дороге — знаете, “тропа койота”. Я думала, что он выбрал такой странный маршрут, чтобы за нами никто не увязался, но причина была в чем-то другом. Для того, чтобы найти этого старого индейца, нужно иметь достаточно энергии. Прошло, я даже не знаю, сколько времени, и впереди на дороге показался человек, который махал нам рукой. Я спросила Карлоса, “Эй, может ты остановишься?”. Он сказал, “Это вовсе не обязательно”. Смотри, мы выехали из тумана”.

Мы проехали университет Пеппердайна. У дороги кто-то торговал “кристаллами”. Я подумал, может дом Ширли Маклейн сгорел. Я подумал, может Дик Ван Дайк построил новый дом. А может быть он переехал к Маклейн вместе с Шоном Пенном.
“Как насчет людей, которых интересует ваша работа — тех, кто читает ваши книги и пишет письма? Вы им помогаете?”.

“Люди — интеллектуально любопытны, их это “дразнит”, или что-то такое. Они остаются, пока не становится слишком тяжело. Перепросмотр — дело не из приятных. Им нужны немедленные результаты, моментальные прорывы. Для многих нью-эйджеров это как быстрое свидание. Они украдкой осматривают помещение, силясь установить зрительный контакт с потенциальным партнером. Или как шоппинг на Монтана авеню. Когда нечто становится слишком дорогим, в смысле того, что они готовы отдать, они не хотят продолжать. Видишь ли, всем хочется минимальных вложений и максимальной прибыли. Никому не интересно на самом деле работать”.

“Но им было бы интересно, если бы были какие-то реальные доказательства ваших слов…”
“У Карлоса есть отличная история. Была одна женщина, которую он знал долгие годы. Она позвонила из Европы, и была в ужасном состоянии. Он сказал, приезжай в Мексику, типа “прыгай в мой мир”. Она колебалась. Потом сказала “Я приеду — если только я буду знать, что мои тапочки будут ждать меня на другом берегу реки”. Она хотела гарантий, что сможет приземлиться на своих двоих. Конечно нет никаких гарантий. Мы все вот такие: да, прыгнем, если только будем знать, что наши тапочки нас ждут на той стороне”.

“А что, если ты прыгнешь — изо всех сил — и окажется, что все это было горячечным сном?»
“Тогда — хорошей горячки”.
Интимные места Карлоса Кастанеды

Эта книга написана не для людей.

Вот что сказал некто, знакомый с Кастанедой долгие годы, после выхода “Искусства сновидения”. На самом деле, это венец всего наследия Кастанеды, инструктирующий путеводитель по стране, которую еще не открыли, обрисовывание древних техник, использовавшихся магами для входа во второе внимание. Как и остальные его книги, эта — ясна до жути, и все же в “Искусстве сновидения” есть нечто, что не дает покоя. Она пахнет так, будто была создана где-то в ином месте. Мне было любопытно, как все это началось.

“Я делал заметки, общаясь с доном Хуаном — тысячи заметок. Наконец, он сказал “Почему бы тебе не написать книгу?”. Я сказал ему, что это невозможно, ведь я не писатель. “Но ты же можешь написать х***вую книгу, правда?”. Я подумал, да, я могу написать х***вую книгу.

Дон Хуан выдвинул предложение, вызов: “Ты сможешь написать такую книгу, зная, что она может принести тебе дурную славу? Сможешь ли ты при этом оставаться безупречным? Полюбят тебя или возненавидят, это не имеет никакого значения. Сможешь ты написать эту книгу и не поддаться тому, что с тобой из-за этого произойдет?”. Я согласился. Да. Я сделаю это.

“Со мной и вправду произошли жуткие вещи. Но трусишки были не по размеру”.

Я попросил пояснить последние слова, и Кастанеда засмеялся.

“Это старый анекдот. У женщины ломается машина, и мужик в салоне чинит ее. У нее нет денег, и она предлагает ему сережки. Он говорит, что его жена ему не поверит. Она предлагает ему часы, но он говорит, что его по дороге ограбят и заберут. Наконец, она смотрит на него, и начинает снимать трусы. “Но мадам, — говорит мужик, — Они не моего размера”.
"Дикие пальмы", 1993
Критерии того, что ты умер

Я никогда не находился в одиночестве до того, как встретил дона Хуана. Он сказал “Избавься от своих друзей. Они никогда не позволят тебе действовать независимо — они слишком хорошо тебя знают. Ты никогда не будешь способен пережить ничего…ошеломительного”.

Дон Хуан велел мне снять комнату, по возможности, самую убогую. Нечто с зелеными полами и зелеными занавесками, с пятнами мочи и следами бычков. “Оставайся в ней, — сказал он, — и будь в одиночестве, пока не умрешь”. Я сказал ему, что я не могу этого сделать.

Я не хотел бросать моих друзей. Он сказал, “Хорошо, в таком случае это наш последний разговор”. И он помахал мне, прощаясь, с широкой улыбкой. Боже, какое это было облегчение! Наконец-то этот странный старик — этот индеец — меня послал. Как все прекрасно складывается, думал я.

Чем ближе я подъезжал к Лос-Анджелесу, тем больше меня охватывало отчаяние. Я осознавал, что я еду домой — к моим “друзьям”. А зачем? Вести бессмысленные диалоги с теми, кто знает меня как облупленного? Сидеть на диване и ждать, пока кто-нибудь позвонит и позовет на вечеринку? Бесконечное повторение.

Я снял зеленую комнату и позвонил дону Хуану. “Привет, не то, чтобы я собирался и вправду это сделать…но скажи, а как понять, что ты умер?”. “Когда тебе больше неважно, в одиночестве ты, или с кем-то. Вот критерии того, что ты умер”.

Мне понадобилось три месяца, чтобы сдохнуть. Я лез на стены, отчаянно желая пообщаться хоть с каким-нибудь другом. Но я остался. В итоге я избавился от ложных предпосылок; нет, в одиночестве не сходишь с ума. Сходишь с ума, живя той жизнью, которой живешь, это точно. Это я гарантирую.
КК, 1953
Собирая осознание

Мы ехали в его микроавтобусе по направлению к дешевому отелю, где Кастанеда когда-то умер.
“Можно пойти в твою старую комнату”, предложил я, “и постучать в дверь. Наобум”. Он сказал, что это, наверное, уже чересчур.

“Чего ты хочешь от жизни? Дон Хуан постоянно меня об этом спрашивал. Мой классический ответ был “Положа руку на сердце, дон Хуан, я не знаю”. Это была моя поза человека-мыслителя — интеллектуала. Дон Хуан говорил “Этот ответ оставь для своей мамочки, но не для меня”.

Я не умел думать, я был банкрот. А он был индеец. Carajo, cono! Господи, ты представить себе не можешь, что это значило. Я был, конечно, вежлив, но смотрел на него сверху вниз. Однажды он спросил меня, как я считаю, мы равные? Слезы подступили к моим глазам, и я обнял его.

“Конечно мы равные, дон Хуан! Как ты можешь вообще такое говорить?”.

Горячие объятия, я почти рыдал от надрыва. “Ты серьезно?” — недоверчиво спросил он.
“Да, Бога ради, конечно!”. Когда я разжал объятия, дон Хуан сказал:
“Нет, мы не равные. Я — безупречный воин, а ты — паразит. Я могу подытожить всю свою жизнь за мгновение. Ты — не умеешь даже думать”.

Мы притормозили и припарковались под какими-то деревьями. Кастанеда глядел на обветшалое здание со странным волнением, шокированный, что оно все еще стоит здесь. Он сказал, что его должны были снести годы назад, и факт его сохранности в мире до сего дня — какая-то странная магия. Дети играли с огромным пластиковым брандспойтом. Бомжиха продрейфовала мимо нас как сомнамбула. Кастанеда не шевельнулся. Он начал рассказывать о том, что значило “умирание в той зеленой комнате”. К тому моменту, когда он оставил ее стены, Кастанеда был, наконец, способен слушать без предубеждений далеко ведущие слова старого индейца.

Дон Хуан сказал ему, что когда маги видят энергию, человеческая форма представляется для них как светящееся яйцо. На задней его стороне, примерно на расстоянии вытянутой руки от плеч, находится “точка сборки”, где собираются светящиеся белые нити осознания.

То, как мы воспринимаем мир, зависит от позиции точки сборки. Точка сборки человечества зафиксирована в одном и том же месте у каждого яйца; это единообразие отвечает за то, что мы все видим мир повседневности одинаково. (Маги называют эту область осознания “первым вниманием”). Наш способ восприятия изменяется, если точка сборки сдвигается в результате травмы, шока, наркотиков — или сна, когда мы видим сновидения.

“Искусство сновидения” в том, чтобы смещать и фиксировать точку сборки в новой позиции, порождая восприятие других, включающих в себя всё миров (“второе внимание”). Небольшие сдвиги точки сборки внутри яйца, все еще в пределах человеческой полосы, ответственны за галлюцинации, бред — или мир сновидений. Большие сдвиги точки сборки более впечатляющи, они выбрасывают “энергетическое тело” за пределы человеческой полосы в нечеловеческие миры. Именно туда дон Хуан и его партия отправились в 1973 году, когда они “сгорели изнутри”, исполнив немыслимое заявление его линии передачи: эволюционный полет.

Кастанеда узнал, что целые цивилизации — массы сновидящих — исчезли таким же образом. Он рассказал мне о маге из их линии, заболевшим туберкулезом — который умел сдвигать свою точку сборки прочь от смерти. Этому магу приходилось оставаться безупречным постоянно; его болезнь висела над ним словно меч. Он не мог позволить себе такую роскошь как эго — он знал достоверно, где именно смерть ожидает его в засаде.

Кастанеда повернулся ко мне, улыбаясь. “Послушай-ка…”

Его взгляд странно переливался, как лава, но я был готов. Три недели я провел, закопавшись в его книги и их заразительные представления новых возможностей. Может быть, это и был момент, когда я заключу договор с Мескалито. Или, может, мы уже “пересекли туман” без моего ведома?
“Послушай-ка, — сказал Кастанеда еще раз, глаза его лукаво блестели. — Может по гамбургеру?”
Инсталляция у входа в музей на Уиллшире
Бойкот показухе

«Это просто преступление, что точка сборки человека фиксирована в одной позиции”

Я сижу с Тайшей Абеляр на скамейке перед музеем [LACMA] на Уилширском бульваре. Она совершенно не совпадает с моим о ней представлением.

Кастанеда сказал, что одной из тренировок Абеляр было принятие разных личностей — одной из них была “Безумная женщина Оахаки” — распутная, грязная бродяжка — в эпоху, когда она старательно училась актерскому мастерству в Театре Магического Действия.

“Я думала назвать свою книгу «Великий Переход», но это звучит как-то совсем по-восточному”. “Буддийская концепция довольно похожа”.

“Да, есть много параллелей. Наша группа совершала переход долгие годы, и только недавно мы сравнили свои записи — потому что близится наш уход. Семьдесят пять процентов нашей энергии там, 25 процентов здесь. Вот почему нам нужно уходить”.

“75 процентов — там, где была Кэрол Тиггс?”
“В смысле, в Сумеречной Зоне?”

Она сидит мгновение с каменным лицом и смеется.

“Мы ощущали Кэрол Тиггс в наших телах, когда она ушла. У нее была невероятная масса. Она была как маяк, как путеводный свет. Она дала нам надежду, стимул продолжать. Потому что мы знали, что она была там. Когда бы я ни скатывалась в индульгирование, я чувствовала, как она трогает меня за плечо. Она была нашей прекрасной одержимостью”.

“Почему для “обезьяны” так тяжело совершить путешествие?”

“Мы воспринимаем по минимуму. Чем больше привязок у нас есть в этом мире, тем сложнее сказать “прощай”. У всех у нас они есть — мы все хотим славы, чтобы нас любили, чтобы мы нравились. Господи, у некоторых даже дети есть. Почему кто-то должен хотеть уйти? Мы драпируемся, будто в плащи с капюшонами…у нас есть моменты счастья, которые согревают нас до конца нашей жизни. Я знаю одну девушку, которая была Мисс Алабама. Достаточно ли этого, чтобы удержать ее от свободы? Да. “Мисс Алабамы” достаточно, чтобы пригвоздить ее к земле”.

Настало время задать один из Главных Вопросов (у меня их было несколько): когда они говорят о “переходе”, это значит переход в физических телах? Она отвечает, что изменить Себя означает не фрейдистское эго, но настоящее, конкретное Я — да, физическое тело. “Когда дон Хуан и его партия ушли, — говорит она, — они ушли во всей полноте своего существа. Они ушли прямо в ботинках”.

Она сказала, что сновидение — единственный аутентичный новый мир философского дискурса. И что Мерло-Понти ошибался, когда сказал, что человечество приговорено к предосуждению в априорном мире. “Есть место безо всяких априори — второе внимание. Дон Хуан всегда говорил, что философы — это “маги-неудачники”. Им не хватало энергии, чтобы совершить прыжок за пределы своих идеалов.
“Мы все тащим за собой сумки навстречу свободе: брось багаж. Нужно бросить даже багаж магии”.
“Багаж магии?”

“Мы не занимаемся магией. Мы ничем не занимаемся. Все, чем мы занимаемся, это сдвигаем точку сборки. В конце концов, “быть магом” это такая же эффективная ловушка, как Мисс Алабама”.
Потрепанная, беззубая женщина волочится к нам с открытками на продажу — Безумная женщина “Волшебной мили”.

Я беру одну и даю ей доллар. Показываю открытку Абеляр: это портрет смеющегося Иисуса.

“Редкий момент”, говорит она.

Доннер-Грау и Абеляр, 1973
Гости прибыли

Что осталось исследовать в этом мире?

Есть только априорность. Все уже готовенькое и истощенное. Мы приговорены дряхлеть, это ожидает нас как magina, речная болезнь. Я слышал о ней, когда был мальчиком. Болезнь памяти и вспоминания. Ей страдают люди, которые живут на речном берегу. Тебя снедают душевные порывы, подталкивают двигаться вновь и вновь — бродить без всякого смысла, бесконечно. Река изгибается; люди говорили, что “река живая”. Когда она обращает течение вспять, то уже никогда не вспомнит, что однажды текла с востока на запад. Река забывает себя.

Была одна женщина, которую я навещал в санатории. Она находилась там пятнадцать лет. Все пятнадцать лет она готовилась к вечеринке, которую устроит в Hotel del Coronado. Это был ее бред: она готовилась каждый день, но гости никогда не приходили. В итоге она умерла. Кто знает, может быть это был день, когда они, наконец, пришли.

Перечень намерения

“Как я должен описать твою внешность?”

Его голос звучит слащаво до абсурдности, как у самовлюбленного буржуа Фернандо Рея с оттенком Лоуренса Харви.
“Ты должен сказать, что я похож на Ли Марвина”.

Закат в Роксбери-парке. Раздавался устойчивый далекий стук теннисного мяча о бетонную стенку.
“Я читал однажды статью в Esquire о колдовстве в Калифорнии. Первое предложение статьи было: “Ли Марвин напуган”. Когда что-то не на своих местах, так и слышишь: Ли Марвин напуган”.

Мы пришли к соглашению, что я опишу Кастанеду как инвалида-колясочника, с изящными руками и мускулистым торсом. Что я расскажу, как он душится Bijan, и длинные волосы деликатно обрамляют его лицо, как у молодого Фуко.

Он начинает смеяться. “Я был знаком с женщиной, она сейчас проводит семинары по Кастанеде. Когда она чувствовала себя подавленной, у нее был способ взбодриться. Она говорила про себя “Карлос Кастанеда выглядит как мексиканский официант”. И это моментально возвращало ей хорошее настроение. Карлос Кастанеда выглядит как мексиканский официант! — мгновенно освежает. Изумительно! Грустно, конечно. Но на нее это действовало так же эффективно, как Прозак!”.

Я вновь обложился книгами накануне, и хотел спросить у него о “намерении”. Это был один из самых абстрактных, и при этом часто употребляющихся концептов их мира. Они говорят о намеревании свободы, о намеревании энергетического тела — они даже говорят о намеревании намерения.

“Я не понимаю намерение”

“Ты вообще ничего не понимаешь”. — огорошил он меня. “Никто из нас не понимает. Мы не понимаем мир, мы просто управляем им — но делаем это красиво. Так что, когда ты говоришь “я не понимаю” — это просто лозунг. Ты никогда ничего не понимал, чтобы начать”.

Мне захотелось поспорить. Даже у магии есть “рабочее определение“. Почему он не даст такое “намерению”?

“Я не могу сказать тебе, что такое намерение. Я сам не знаю. Просто сделай это новой категорией в перечне. Мы — систематизаторы — как мы любим хранить наши перечни! Однажды дон Хуан спросил меня “что такое университет?”. Я сказал ему, что это место, где получают высшее образование. Он спросил “но что такое — место, где получают высшее образование?”. Я сказал ему, что это место, где люди собираются, чтобы учиться. “Парк? Поле?”.

Он меня подловил. Я осознал, что “университет” имеет абсолютно разное значение для налогоплательщика, для преподавателя, для студента. Мы не представляем себе, что такое “университет”!. Это категория перечня, как “гора» или “честь”. Тебе не нужно знать, что такое “честь”, чтоб двигаться ей навстречу. Так что двигайся навстречу намерению. Внеси намерение в перечень.

Намерение — это просто осознание возможности — шанса получить шанс. Это одна из вечных сил во вселенной, которые мы никогда не называем — подцепляясь на намерение мира мага, ты даешь себе шанс иметь шанс. Ты не подцепляешься на мир своего отца, мир, где тебя похоронят на глубине шесть футов под грунтом. Намеревай сдвинуть свою точку сборки. Как? Намерением! Чистая магия”.

“Двигаться навстречу этому, не пытаясь понять”
“Именно. “Намерение” — это только перечень, ошибочный, как и все другие, но пригодный к практическому использованию. Как “Ли Марвин напуган”.

Обложка Esquire за март 1970
Синдром бедной деточки

Я все время встречаю людей, которые страстно желают рассказать мне о том, как они были жертвами сексуального насилия. Один парень поведал, что когда ему было десять, его отец ухватил его за член и сказал “Это — чтобы т******ся!”. Он был травмирован следующие десять лет! Он потратил тысячи долларов на психоанализ. Мы что, действительно настолько уязвимые? Чушь собачья. Мы выживали пять миллиардов лет! Но это то, что его определило: он “жертва сексуального насилия”. Mierda.

Мы все — бедные деточки.

Дон Хуан заставил меня изучить, как я взаимодействую с людьми, заставляя их чувствовать ко мне жалость. Это был мой “коронный трюк”. У нас у всех есть один-единственный трюк, который мы рано разучиваем и повторяем, пока не сдохнем. Если у нас очень богатое воображение, мы разучиваем два трюка. Включи телевизор и послушай ток-шоу: бедные деточки до гробовой доски.

Мы любим Иисуса — истекающего кровью, прибитого к кресту. Это наш символ. Никому не интересен Христос, который воскрес и вознесся на Небеса. Мы хотим быть мучениками, неудачниками: мы не хотим преуспеть. Бедные деточки молятся бедной деточке. Когда Человек пал на колени, он стал тем г****ком, который он есть сегодня.

Признания Торчащего От Осознания

Кастанеда давным-давно избегает психоделиков, однако они все же были существенной частью его инициации в мир нагваля. Я попросил рассказать, зачем они были нужны.
“Будучи мужчиной, я был очень жестким и непробиваемым — мою точку сборки было не сдвинуть. У дона Хуана было не так много времени, поэтому он пошел на экстренные меры”.

“И поэтому он дал тебе психоделики? Чтобы сместить твою точку сборки?”

Кастанеда кивает. “Но с наркотиками у тебя нет никакого контроля, она гуляет туда-сюда”.
“Следует ли это понимать так, что в определенный момент ты приобрел способность сдвигать свою точку сборки без использования наркотиков?”.

“Разумеется! Это и было то, чем занимался дон Хуан. Видишь ли, дон Хуану было глубоко п***й на “Карлоса Кастанеду”. Предметом его интереса было то, другое существо, энергетическое тело — которое маги называют “дублем”. Вот его он и хотел пробудить.

Ты используешь своего Дубля, чтобы сновидеть, чтобы осуществлять навигацию во втором внимании. И это вытягивает тебя к свободе. “Я доверяю Дублю, он сделает то, что должно”, говорил он. “Я сделаю для этого все — чтобы помочь ему пробудиться”.

У меня были мурашки. Эти люди существовали на самом деле. Они не умерли, плача и зовя мамкину сиську.

Мы были в маленьком кафе в центре аэропорта Санта Моника. Я отправился в ярко освещенный туалет, чтобы умыться и переварить все услышанное. Я уставился в зеркало и подумал о Дубле. Я вспомнил кое-что, сказанное доном Хуаном Кастанеде в “Искусстве сновидения”. “Твоей страстью”, сказал он, “должен быть прыжок без колебаний и без намерения обрубить чьи-то еще цепи”.
Идя обратно, я сформулировал вопрос.

“Каково это было…когда ты первый раз сдвинул свою точку сборки без наркотиков?”.
Кастанеда молчит секунду, затем качает головой из стороны в сторону.

“Ли Марвин был очень напуган!”, — он засмеялся. “Когда ты начинаешь ломать барьеры нормального, исторического восприятия, тебе кажется, что ты свихнулся. В этот момент тебе нужен нагваль, просто чтобы посмеяться. Он высмеет твои страхи, и они уйдут прочь”.
"Дикие пальмы", 1993
Пернатый змей

Я видел, как они ушли — дон Хуан и его группа, целая стая магов. Они ушли в место, свободное от человечности и компульсивного поклонения человеческому. Они сгорели изнутри. Они совершили маневр, когда уходили, они называли его “пернатый змей”. Они стали энергией, целиком, даже их ботинки. И они совершили один последний поворот, один пролет, чтобы посмотреть на этот удивительный мир в последний раз. Охо-хо! У меня мурашки, я дрожу. Один последний поворот. Только для моих глаз.

Я мог бы уйти вместе с ними. Когда дон Хуан уходил, он сказал, “Мне понадобится вся моя выдержка, чтобы уйти. Мне нужна вся моя отвага, вся моя надежда — и никаких ожиданий. Чтобы остаться здесь, тебе понадобится вся твоя надежда и вся твоя отвага”.

Я совершил великолепный прыжок в бездну и проснулся в моем офисе около Tiny Naylor. Я прервал поток психологической непрерывности. Что бы не проснулось тогда в офисе, это больше не было знакомым линейным “мной”. Вот почему я — нагваль.

Нагваль это не-сущность — не личность. На месте эго находится что-то еще, что-то очень древнее. Нечто отдельное, наблюдающее, и бесконечно неподчиненное “я”. Человеком с эго движут психологические желания. У нагваля их нет. Он получает указания из некоего невыразимого источника, которые не обсуждаются. Это — финальное понимание: нагваль, в конце концов, становится сказкой, историей. Его нельзя обидеть, он не ревнив, он лишен страстей — он не может быть таким. Но он может рассказывать сказки о ревности и страстях.

Единственное, чего нагваль страшится, это “онтологическая печаль”. Не ностальгия, по старым, добрым денькам — это та же эгомания. Онтологическая печаль — это нечто совсем иное. Это вечная сила, существующая во вселенной, как гравитация, и нагваль ее ощущает. Это не психологическое состояние. Это сопряжение сил, объединившихся, чтобы наподдать этому бедному микробу, умудрившемуся победить свое эго. Это можно почувствовать, когда больше не осталось привязок. Чувствуешь, как оно подступает и захлестывает тебя.

Одиночество удаляющегося репликанта

Когда-то, 10 тысяч лет назад, Кастанеда любил кино. Еще в те времена, когда крутили ночные сеансы в Vista в Голливуде, и когда он познавал, каковы критерии, что ты умер. Он больше не ходит в кино, но ходят ведьмы. Это отвлечение от их безумной, эпической активности — вроде безопасного сновидения. Но не совсем.

“Знаешь, в “Бегущем по лезвию” есть сцена, которая реально нас пробрала. Сценарист не знает, что он несет, но он задел что-то. Репликант в конце говорит «Мои глаза видели немыслимое” — он о созвездиях — “Я видел атаку кораблей у Ориона” — бред, конечно, единственное провисание, потому что сценарист ничего такого не видел. Но дальше монолог становится прекрасным. Идет дождь, и репликант говорит “Что, если все эти мгновения канут во время…как слезы в дождь?”.

“Это очень серьезный вопрос для нас. Может быть, [мы] только слезы в дожде, да. Но будь добр выкладываться на полную, сэр. Ты делаешь это наилучшим возможным образом, и если твоего наилучшего недостаточно, на х**. Если твоего наилучшего недостаточно, пусть сам Бог идет на х**”.
"Blade Runner", 1982
Сноска для феминисток

Перед тем, как встретиться с ним в последний раз, у меня был запланирован завтрак с загадочной Кэрол Тиггс. Двадцать лет назад, она “прыгнула” вместе с партией дона Хуана в неведомое.

Немыслимым образом она вернулась, и ее возвращение как-то запустило все эти магические гастроли. Я чувствовал себя все более и более тревожно насчет нашей предполагаемой встречи. Каждый раз, когда всплывал Главный Вопрос (“Где ты, блин, была все эти годы?”), он растворялся. Я чувствовал, что я стою на рельсах, а Кэрол Тиггс машет мне из удаляющегося вагончика.

В двойственной вселенной, Тиггс и Кастанеда — энергетические компаньоны. Они не вместе в мирском смысле, как муж и жена. Они обладают “двойной энергией”; для видящего, их энергетические тела должны выглядеть как два светящихся яйца вместо одного. Этот факт не делает их “лучше”, чем Доннер-Грау, или Абеляр, или кто-то еще — наоборот, это дает им предрасположенность к тому, чтобы быть (как однажды выразился дон Хуан Матус) “вдвое большими м*****ми”.

До текущего момента Кастанеда писал исключительно о мире дона Хуана, но никогда о своем собственном. Однако “Искусство сновидения” пронизано темным, потусторонним присутствием Кэрол Тиггс — и изобилует душераздирающими отчетами об их походах во второе внимание, включая стремительное спасение “осознающего существа из другого измерения”, которое принимает форму угловатой девочки со стальными глазами по имени Голубой Лазутчик.

Я уже почти вышел, когда зазвонил телефон. Я был уверен, что это звонит Тиггс, чтобы сказать об отмене встречи. Это была Доннер-Грау.

Я рассказал ей о сне, который приснился мне сегодня. Я был с Кастанедой в магазине сувениров под названием “Тропа Койота”. Ей было наплевать! Она сказала, что обычные сны это просто “бессмысленная мастурбация”. Жестокая, бессердечная ведьма.

«Я хотела кое-что добавить. Люди мне говорят, что я унижаю феминизм, мол, “лидером” группы был Хуан Матус, а теперь новый нагваль — Карлос Кастанеда — почему это должен быть мужик? Причина в том, что эти мужчины “лидеры” — чисто энергетическая, а не потому, что они умнее или “лучше”. Вселенная — на самом деле женского рода; мужчину так балуют, потому что он нечто [для вселенной] уникальное. Карлос наш проводник не в жизни в миру, но в сновидении.

У Дона Хуана была омерзительная фразочка. Он говорил, что женщины — “cracked cunts”, но не потому, что хотел нас унизить. Именно из-за того, что мы “с трещиной”, нам так легко сновидеть. Мужчины всю дорогу непробиваемы.

Но у женщины нет трезвости, нет структуры, нет контекста; в магии их обеспечивает мужчина. Феминистки бесятся, когда я говорю, что женщины по природе расслаблены. Но это правда. Это из-за того, что мы получаем знание напрямую. Нам не нужно бесконечно о нем говорить, это мужской процесс.

Ты знаешь, что такое нагваль? Миф о нагвале? Он в том, что для каждого из нас есть безграничные возможности стать чем-то иным, вместо того, чем мы должны быть. Тебе не нужно идти по маршруту твоих родителей. Преуспею я или нет, это неважно”.
Доннер-Грау, 1973
Только для твоих глаз

Я повесил трубку, и телефон зазвонил снова. Кэрол Тиггс сообщила, что отменяет встречу. Я думал, что испытаю облегчение, но приуныл.

Я разговаривал с людьми, которые посещали ее лекции в Мауи и Аризоне. Они сказали, что Кэрол Тиггс была неподражаема; что она работала с залом практически в режиме стендапа, что она была почти как Элвис.

“Мне жаль, что мы не сможем встретиться”, — сказала она, и это прозвучало искренне. “Я ждала этого с нетерпением”.
“Ничего, встретимся на одной из твоих лекций”.
“О, я не думаю, что буду читать их какое-то время”. Пауза. “У меня есть кое-что для тебя”.
“Молнии из твоих сисек?”

Она замешкалась на секунду и расхохоталась.

“Кое-что более впечатляющее”. Я почувствовал, как у меня засосало под ложечкой.
«Знаешь, говорят, у людей есть разрыв между телом и разумом, несбалансированность, диалектика.

Но реальная двойственность пролегает между физическим телом и энергетическим телом. Мы умираем, так и не пробудив этого магического Дубля, и он ненавидит нас за это, так сильно, что в конечном итоге нас убивает.

Вот и весь “секрет” магии: доберись до своего Дубля, чтобы совершить абстрактный полет. Маги прыгают в пустоту чистого восприятия своим энергетическим телом.”
Снова пауза. Я терялся в догадках, закончила ли она говорить. Я хотел что-то сказать, но слова застряли у меня в горле.

“Есть одна песня, которую дон Хуан считал красивой — он говорил, что автор достиг почти правильного понимания. Дон Хуан заменил всего одно слово, чтобы довести песню до совершенства. Он заменил “любовь” на “свободу”.

И трубка запела призрачным голосом:

You only live twice
Or so it seems.
One life for yourself
And one for your dreams.
You drift through the years
And life seems tame.
‘Til one dream appears
And Freedom is its name.
And Freedom’s a stranger
Who’ll beckon you on
Don’t think of the danger
Or the stranger is gone.
This dream is for you
So pay the price.
Make one dream come true. . .

Она сделала паузу на мгновение.
Затем сказала “Сладких снов”, изобразила ведьминский хохот и повесила трубку.
(Песня из фильма “Джеймс Бонд: Живешь только дважды”, авторы John Barry и Leslie Bricusse).

Зуд нагваля

Дни становились прохладнее, и сожаление было ощутить куда проще, чем обычно, насчет чего угодно, даже о Прозаке. Что если окажется, что Кастанеда на самом деле не изобрел ничего нового? Если так, то положению вашему не позавидуешь.

Мы встретились в последний раз холодным днем на пляже, у пирса. Кастанеда сказал, что у него мало времени, и выразил сожаление, что я не смог встретиться с Кэрол Тиггс. Может, в другой раз. Я чувствовал себя как бедная детка — твою ж мать, я просто хочу, чтобы меня любили. Я был напуган, как Ли Марвин, я был Рутгер Хауэр с кружкой для мелочи; вопящий Иисус Волшебной Мили.
И Иисус посмотрел на людей внизу и сказал: как же мне скучно.

Мы присели на одну из скамеек на берегу. Я хотел задержать его, хотя бы на секунду. “Скажи, когда ты последний раз чувствовал ностальгию?”.

Он ответил без колебаний.

“Когда я должен был попрощаться со своим дедом. Он к тому времени давно уже умер. Дон Хуан сказал мне, что пришла пора попрощаться: я отправляюсь в долгое путешествие, откуда нет возврата. Тебе нужно попрощаться, сказал он, ведь ты никогда не вернешься. Я призвал моего деда перед собой — я видел его во всех подробностях. Полный его образ. Его глаза плясали. Дон Хуан сказал “попрощайся навсегда”. О, мука! Пора было бросить знамя моего деда, и я бросил. И мой дедушка стал историей. Я рассказал ее тысячи раз”.

Мы шли к его машине.

“Я чувствую зуд в моем солнечном сплетении — это очень вдохновляет. Я помню, как дон Хуан его чувствовал, но я тогда не понимал, что это значит. Это значит, что скоро пора будет отправляться”. Он прямо подрагивал от восторга. “Как это тонко!”.

Отъезжая, он крикнул мне из окна машины: “До свидания, достопочтенный джентльмен!”.

Огни гаснут

Я услышал об их лекции в Сан-Франциско. Хотя я уже закончил писать материал, я решил приехать. Так сказать, чтобы запечатать опыт.

Лекцию читали в промышленном парке в Силиконовой Долине. Самолет Кастанеды опоздал, и когда он вошел, зал был уже переполнен. Он красноречиво вещал на протяжении трех часов, без пауз, отвечая на вопросы, подстрекая, разъясняя, парируя. Никто в зале не пошевелился.

В конце лекции, он заговорил об убийстве эго: “У дона Хуана была метафора: “Огни гаснут, музыканты пакуют инструменты. Время танцев закончилось, пришла пора умирать”. Хуан Матус говорил, что есть бесконечное время, и что времени вообще нет — это противоречие есть магия. Живите этим! Живите этим великолепно!”

Молодой человек в зале поднялся со своего места. “Но как мы можем все это сделать без учителя, как дон Хуан? Как мы можем это сделать, не вступив в магическую гру…”

“Никто к нам не “вступает”. Нет никаких гуру. Вам не нужен дон Хуан”, — подчеркивая каждое слово, сказал Кастанеда. “Мне он был нужен — для того, чтобы я мог вам все это объяснить. Если вы хотите свободы, вам нужно [принять] решение. Нам нужна масса в мире; мы не хотим быть мастурбаторами.

Если ты совершишь перепросмотр и наберешь энергию — мы найдем тебя. Но тебе понадобится много энергии. А для этого нужно работать до седьмого пота. Так что попридержи оценочные суждения, и прими возможность. Do it”.

“Дон Хуан, бывало, говорил, “Один из нас — м***к. И это не я.”, — Кастанеда делает паузу на мгновение. “Вот, что я хотел рассказать вам сегодня”.

Зал взрывается смехом и аплодирует стоя, в то время как Кастанеда быстро выходит через черный ход.
КК, 1997
Я хотел побежать за ним с воплем

“Пожалуйста, люби меня!”. Было бы забавно. Но я забыл мою кружку для мелочи.

Я шел по краю пруда в темноте. Легкий ветер раскидывал ломкие листья на границе воды. Один из наших разговоров ожил в памяти — он говорил о любви. Я слышал его голос и представлял себя в вагончике, медленно поворачиваясь по направлению к надвигающимся на меня словам…

«Я влюбился, когда мне было девять. Правда, я нашел мою вторую половинку. Но это было не суждено. Дон Хуан сказал мне, что я бы тогда был статичным, неподвижным. А судьба моя была динамической. Однажды любовь всей моей жизни — эта девятилетняя девочка! — переехала. Моя бабушка сказала “Не будь трусом! Иди за ней!”.

Я любил мою бабушку, но никогда ей не говорил из смущения, что у нее был дефект речи. Она называла меня “жолотко” вместо “золотко”. Это на самом деле был иностранный акцент, но я был мал, и не понимал этого. Моя бабушка сунула горсть монет мне в руку. “Иди и возьми ее! Мы ее спрячем, и я ее выращу!”. Я взял деньги и двинулся к выходу. И тут бабушкин любовник что-то прошептал ей в ухо. Она повернулась ко мне с пустым взглядом.

“Жолотко”, сказала она, “жолотко мое родное”, и забрала деньги обратно. “Мне так жаль, но у нас уже не осталось времени”. И я забыл об этом — и понял, что к чему, только с помощью дона Хуана, годы спустя.

“Это не дает мне покоя. Когда я чувствую зуд — и часы говорят, что сейчас четверть двенадцатого — у меня мурашки. Меня трясет, по сей день”.

“Жолотко мое родное…У нас уже не осталось времени”.

Лос-Анджелес, 1994 год
Перевод MAGREB, 2017
"Дикие Пальмы", 1993
Эта история имела продолжение.

Взяв интервью для Details и сдав материал, Брюс Вагнер так и не смог выбросить из головы все то, что ему рассказал Кастанеда и ведьмы — и вернулся к ним, войдя в круг под именем Лоренцо Дрейк. Сведения о том, чем он там занимался, варьируются.

Известно, что Вагнер стоял у истоков компании Cleargreen и учился у Кастанеды до смерти последнего в 1998 году. Похорон не было, могилы у Кастанеды нет, а его завещание было весьма странным. Все упомянутые в данном интервью женщины, кроме Кэрол Тиггс, исчезли в то же самое время, и о мирной кончине 72-летнего писателя от рака печени было объявлено только через два месяца после этого.

Вагнер также владеет правами на экранизацию книг Кастанеды. Единственный раз он рассказал об этой стороне своей жизни в 2007 году, когда по просьбе журнала Tricycle написал эссе-воспоминание о Кастанеде, “Искусство реальности”.

Приложение:

В 2014 году Брюс Вагнер и режиссер Дэвид Кроненберг сняли фильм “Звездная карта”, который Вагнер хотел воплотить еще с 90-х годов.

Происходящее в фильме логично и жутко развивает любимую тему Вагнера про Голливуд как ад на земле (о чем, в той или иной степени, все его девять романов). Однако в «Звездной карте» есть кое-что странное, что выводит фильм за рамки леденящей сатиры и вообще реализма. Время от времени то один, то другой персонаж останавливается, как бы прекращая на эти мгновения играть свою роль, и читает отрывок из стихотворения “Liberté” (его написал Поль Элюар в 1942 году). Эти строчки, будто не связанные с сюжетом, в финале, как будто сливаются в некий единый поток, как отражение настоящего тайного желания каждого человеческого существа, независимо от того, какую роль оно играет в глобальном и своем персональном «фильме».

Вот это стихотворение:

На школьных моих тетрадях,
На столе моем, на деревьях,
На песке, на снегу пушистом —
Я пишу твое имя.
На всех прочтенных страницах,
На страницах белых и чистых,
Камень, кровь ли, зола ли, бумага —
Я пишу твое имя.
На золоченых картинках,
На оружии воинов храбрых,
На королевских коронах —
Я пишу твое имя.
На джунглях и на пустынях,
На гнездах птиц и на дроке,
На отзвуке моего детства —
Я пишу твое имя.
На чудесах полуночных,
На корке насущного хлеба,
На всех временах года —
Я пишу твое имя.
На всех лоскутках лазури,
На пруду, где солнце и ряска,
На лунной озерной ряби —
Я пишу твое имя.
На полях и на горизонте,
На крыльях птиц перелетных,
На мельнице мелющей тени —
Я пишу твое имя.
На дуновенье рассвета,
На кораблях и на море,
На горе, помешавшейся с горя —
Я пишу твое имя.
На пене вскипающей тучи,
На каплях грядущей бури,
На дожде проливном и скучном —
Я пишу твое имя.
На всех искрящихся формах,
На перезвоне всех красок,
На зримой истине мира —
Я пишу твое имя.
На тропинках, проснувшихся утром,
На путях и на перепутьях,
На бурлящем разливе улиц —
Я пишу твое имя.
На каждой лампе зажженной,
На каждой гаснущей лампе,
На домах где когда-либо жил я —
Я пишу твое имя.
На двух половинках плода —
Спальне в зеркале отраженной
На кровати — пустой ракушке —
Я пишу твое имя.
На пороге входной моей двери,
На вещах простых и привычных,
На дыханье огня животворном —
Я пишу твое имя.
На теле, себя мне дарящем,
На лицах друзей моих верных,
На всякой руке открытой —
Я пишу твое имя.
На хрупком стекле событий,
На губах внимательных, чутких,
Над молчаньем и над тишиною —
Я пишу твое имя.
На укрытьях моих разоренных,
На моих маяках разбитых,
На стенах тоски безысходной —
Я пишу твое имя.
На разлуке без мысли о встрече,
На одиночестве голом,
На ступенях к смерти ведущих —
Я пишу твое имя.
На здоровье, вернувшемся снова,
На опасности миновавшей,
На надежде без воспоминаний —
Я пишу твое имя.
И силой единого слова
Я вновь возвращаюсь к жизни.
Я рожден для того чтобы знать тебя,
Чтоб тебя называть —
Свобода.